Синдром Гийена Барре
Сокращенный и адаптированный перевод по CONTINUUM (MINNEAP MINN)
2023;29(5, PERIPHERAL NERVE AND MOTOR NEURON DISORDERS):1327–1356.
Ali A. Habib, MD; Waqar Waheed, MD
Введение
Острые иммунно-опосредованные полинейропатии объединяются под общим названием синдром Гийена–Барре (СГБ), который является одной из наиболее частых неотложных ситуаций в неврологии.
Это гетерогенное заболевание, включающее несколько фенотипов, электрофизиологических вариантов и исходов.
В данном обзоре рассматриваются клинические проявления, подходы к оценке, патогенез и современные методы лечения СГБ.

Эпидемиология
Синдром Гийена–Барре — редкое, но глобально распространённое заболевание с частотой от 0,81 до 1,91 случаев на 100 000 человек в год в Европе и Северной Америке.
Межрегиональные различия касаются распределения подтипов: демиелинизирующие формы с предшествующим респираторным продромом преобладают в Европе и Северной Америке,
тогда как аксональные варианты, развивающиеся после диареи, чаще встречаются в Азии — особенно в Бангладеш и северном Китае [1,2].
В отличие от большинства аутоиммунных заболеваний, СГБ чаще поражает мужчин и чаще развивается в пожилом возрасте [1,2].
Хотя описаны и неинфекционные предшествующие факторы — травмы, хирургические вмешательства, лекарственные препараты (включая ингибиторы контрольных точек иммунного ответа),
а также другие системные расстройства — инфекции остаются основной причиной развития заболевания [1].
В исследованиях «случай–контроль» наиболее часто выявлялись связи с Campylobacter jejuni, вирусами гепатита E, цитомегаловирусом, вирусом Эпштейна–Барр и Mycoplasma pneumoniae [3].
В середине 2010-х годов наблюдались региональные вспышки СГБ, ассоциированного с вирусом Зика, в Полинезии, Латинской Америке и странах Карибского бассейна [4].
В исследовании из Южной Индии показано, что с СГБ ассоциировались C. jejuni, вирусы денге и чикунгунья; при этом серопозитивность к чикунгунье (66,7%)
значительно превышала показатели для C. jejuni (32%), что подчёркивает различие инфекционного профиля в тропических регионах [5].
В рамках Международного исследования исходов при СГБ (International GBS Outcome Study) у первых 1000 включённых пациентов
проводили анализ недавних инфекций C. jejuni, гепатита E, цитомегаловируса, вируса Эпштейна–Барр и M. pneumoniae.
Основные результаты [6]:
  • M. pneumoniae чаще встречался у детей;
  • при цитомегаловирусной инфекции чаще выявлялись демиелинизирующие признаки;
  • C. jejuni (у 30% всех случаев) ассоциировался с наиболее тяжёлым течением заболевания во всех регионах.
Хотя распределение инфекций было схожим по регионам, связь между инфекцией и клиническим фенотипом различалась:
чисто моторная форма и аксональный подтип чаще наблюдались в Азии по сравнению с Европой и Америкой.
Это указывает на возможное влияние иммуногенетических факторов хозяина — различий в распределении ганглиозидов в мембранах нервов или способности антител связываться с ними.
Также значение имеют особенности возбудителя, включая штаммовые различия C. jejuni (например, O-19 в Японии и O-41 в Южной Африке) [7,8]
и полиморфизмы генов биосинтеза липополисахаридов, влияющих на экспрессию ганглиозидов.
Кроме того, в 28% случаев выявлялись субклинические инфекции и в 6% — коинфекции,
что может отражать либо истинные множественные заражения, либо перекрёстные реакции антител, особенно при флавивирусных инфекциях [6,9].
Связь синдрома Гийена–Барре с COVID-19 и вакцинацией
Со времени пандемии COVID-19 появлялись сообщения о случаях СГБ, развившихся вскоре после заражения SARS-CoV-2.
Хотя отдельные наблюдения подтверждали типичную клиническую картину и хороший ответ на иммуноглобулинотерапию,
крупные эпидемиологические исследования (проспективное 2021 года и ретроспективное 2022 года)
не выявили достоверной причинной связи между инфекцией COVID-19 и развитием СГБ [10, 11].
Более спорным оказался вопрос о вакцин-ассоциированном СГБ.
Первые опасения возникли во время эпидемии H1N1 1976 года, а затем повторились в 2009 году.
Тем не менее анализ данных Центров по контролю заболеваний США (CDC) показал,
что суммарный риск СГБ у вакцинированных был ниже, чем у невакцинированных,
что свидетельствует о превалировании пользы вакцинации [13].
После начала массовой вакцинации против COVID-19 появились отдельные сообщения о случаях СГБ,
возникших вскоре после прививки, что вызвало новые опасения.
Однако данные системы Vaccine Safety Datalink (8 крупных медицинских центров США, 2022 год) показали:
  • после вакцинации препаратом Ad26.COV2.S (векторная вакцина Janssen)
  • частота СГБ составила 32,4 на 100 000 человеко-лет, что выше фонового уровня (1–2 на 100 000);
  • после мРНК-вакцин (Pfizer-BioNTech, Moderna) частота составила 1,3 на 100 000,
  • что соответствует обычным фоновым показателям.
Таким образом, мРНК-вакцины не связаны с повышенным риском СГБ [15].
Для вакцины ChAdOx1 (AstraZeneca) данные остаются противоречивыми [16–18].
Анализ базы VAERS (США, 2020–2021 гг.) также не показал увеличения частоты сообщений о СГБ
по сравнению с общей популяцией, хотя по сравнению с другими вакцинами сообщения встречались чаще [19].
Эти данные нельзя использовать для сравнения безопасности разных вакцин без учёта других редких осложнений,
таких как миокардит или тромбоз с тромбоцитопенией [20].
В целом, на сегодняшний день убедительных доказательств причинной связи между вакцинацией против COVID-19 и СГБ нет.
Продолжение программ вакцинации считается оправданным,
если только риск СГБ не превысит доказанной пользы вакцинации [21].
Клиническое течение и фазы синдрома
Для всех подтипов СГБ характерно четырёхфазное течение [22, 23]:
  1. Продромальная фаза — инфекция или иной пусковой фактор, вызывающий нарушение иммунной толерантности.
  2. Прогрессирующая фаза — нарастание симптомов периферической нейропатии (не дольше 4 недель).
  3. Пик слабости обычно наступает через 2 недели, но у части больных паралич может развиться стремительно —
  4. с поражением дыхательной мускулатуры и необходимостью интубации уже через 12–24 часа от начала симптомов.
  5. Плато-фаза — стабилизация состояния на 1–4 недели (в среднем 1 неделя).
  6. Фаза восстановления, которая может длиться несколько месяцев.
Более 95 % пациентов переносят монофазное течение, и лишь у менее 5 % фиксируются рецидивы [24].
У около 10 % больных наблюдаются так называемые флуктуации, связанные с лечением
временное ухудшение после первоначального улучшения в течение 8 недель от начала терапии.
Обычно они отвечают на повторный курс ранее применённого иммуномодулирующего лечения
(например, повторное введение IVIg) [25].
Если у пациента возникают три и более рецидива или прогрессирование продолжается более 8 недель,
следует рассмотреть диагноз остро-дебютирующей хронической воспалительной демиелинизирующей полинейропатии (A-CIDP) [26].
Между СГБ и CIDP существует промежуточная форма — подострая воспалительная демиелинизирующая полирадикулонейропатия,
при которой пик симптомов достигается через 4–8 недель; такие больные требуют длительного наблюдения и нередко
переходят в хроническую форму, нуждающуюся в постоянной иммуносупрессии [27].
Клинические проявленияСиндром Гийена–Барре можно классифицировать по нейрофизиологическим признакам
(аксональные и демиелинизирующие формы) или по клиническим критериям,
так как на ранней стадии (в первую неделю заболевания) ЭНМГ и анализ спинномозговой жидкости (СМЖ)
могут быть ещё нормальными.
Классическая форма (AIDP)Наиболее распространённый подтип в Европе и США — острая воспалительная демиелинизирующая полирадикулонейропатия (AIDP),
составляющая около 85–90 % случаев.
После продромального периода (в среднем через 10 дней) первыми симптомами часто становятся:
·       дистальные парестезии (ощущения покалывания, «мурашек» в стопах и кистях);
·       боли в пояснице из-за воспаления корешков.
Эти жалобы отмечаются примерно у двух третей больных [29].
Наличие сенсорных симптомов помогает отличить СГБ от чисто моторных заболеваний
(таких как БАС, миастения или миопатии), хотя объективное снижение чувствительности при СГБ обычно умеренное и развивается позже.
Основной характеристикой классического варианта является симметричная мышечная слабость,
затрагивающая как проксимальные, так и дистальные отделы.
Это отражает поражение и корешков, и периферических нервов (поэтому используется термин полирадикулонейропатия).
Чаще наблюдается восходящий тип слабости (сначала ноги, потом руки),
реже — нисходящий, начинающийся с лица и плечевого пояса.
Сухожильные рефлексы снижены или отсутствуют примерно у 90 % пациентов,
но у некоторых с аксональными или бикерстаффовскими вариантами рефлексы могут быть сохранены или даже повышены [30].
Помимо конечностей, часто вовлекаются мышцы, иннервируемые черепными нервами:
·       лицевые — двусторонний парез у 50 % пациентов;
·       глоточные — у 40 %;
·       глазодвигательные — диплопия, птоз, офтальмоплегия (в 5–15 % случаев).
Тяжёлая слабость дыхательных мышц, особенно диафрагмы, требует искусственной вентиляции
примерно у 10–30 % больных [31].

Автономные нарушенияОколо двух третей пациентов имеют признаки вегетативной дисфункции различной выраженности.
Поскольку симпатические волокна менее миелинизированы,
в острой фазе преобладает гиперактивность симпатической системы,
а в период восстановления — преимущественно парасимпатическая недостаточность [24,25].
Проявления включают:
·       аритмии (чаще синусовая тахикардия),
·       лабильность артериального давления (редко — кризы, ведущие к обратимому постериорному энцефалопатическому синдрому или такоцубо-кардиомиопатии),
·       ортостатическую гипотензию из-за снижения сосудистого тонуса,
·       расстройства потоотделения, мидриаз,
·       парез кишечника или задержку мочи, иногда имитирующие спинальное поражение (до 5 % случаев).
Дисфункция автономной нервной системы может напоминать сепсис или другие системные осложнения,
а применение антигипертензивных и антиаритмических средств у таких больных требует большой осторожности,
так как возможны выраженные колебания давления и аритмии [32,33].
Реже встречаются: папиллоэдема, фасцикуляции лицевых мышц, глухота, менингеальные знаки, паралич голосовых связок [34].

Варианты синдрома Гийена–БарреРанее СГБ рассматривался как единое заболевание, но сегодня известно,
что это синдром, включающий несколько клинико-патогенетических форм:
аксональные, синдром Миллера Фишера и локализованные варианты.
Аксональные формыК ним относят:
·       острую моторную аксональную нейропатию (AMAN),
·       острую моторно-сенсорную аксональную нейропатию (AMSAN).
Обе нередко связаны с предшествующей инфекцией Campylobacter jejuni.
AMAN чаще встречается в Азии, преимущественно у детей,
часто развивается летом и обычно сопровождается диареей.
AMSAN чаще у взрослых, протекает тяжелее, с вовлечением черепных нервов и выраженной дисфункцией ВНС.
При AMAN сухожильные рефлексы могут быть нормальными или повышенными,
вероятно, из-за сохранности Ia-афферентов или нарушения тормозных интернейронов [30].
Выделяют два типа восстановления при AMAN [35,36]:
1.     Быстрое — при обратимой блокаде проведения, без разрушения аксонов;
2.     Медленное — при развитии истинной аксональной дегенерации.
При AMSAN поражаются и моторные, и сенсорные волокна, течение тяжелее, а остаточные дефекты — выраженнее.
Синдром Миллера Фишера (Miller Fisher syndrome)Синдром Миллера Фишера (СМФ) представляет собой спектр заболеваний, при которых в сыворотке выявляются антитела к ганглиозиду GQ1b примерно у 85–90 % пациентов.
Классическая триада включает офтальмоплегию, атаксию и арефлексию.
СМФ значительно чаще встречается в Восточной Азии, особенно в Японии [1].
Атаксия при этом может иметь как центральное происхождение (вовлечение мозжечка),
так и периферическое — поражение Ia-афферентов, передающих сигналы от мышечных веретён [37].
К неполным вариантам относят острую офтальмоплегию, острую атактическую нейропатию,
острый птоз, мидриаз, а также острые вестибулярные синдромы [38–40].
Энцефалит ствола мозга Бикерстаффа рассматривается как вариант синдрома Миллера Фишера:
к офтальмоплегии и атаксии присоединяются нарушения сознания и гиперрефлексия,
что отражает вовлечение ретикулярной формации и пирамидных путей.
МРТ головного мозга выявляет изменения лишь у 30 % таких пациентов [41].
Если у больного с типичной триадой СМФ появляется слабость конечностей и дыхательная недостаточность,
такой случай относят к смешанной форме — синдрому Миллера Фишера + СГБ.

Локализованные вариантыЛокализованные формы СГБ характеризуются поражением отдельных мышечных групп или нервов
и не всегда переходят в генерализованный вариант.
Описаны:
·       Двусторонний лицевой паралич с парестезиями,
·       Фаринго-цервико-брахиальный вариант — слабость мышц ротоглотки, шеи и плечевого пояса при сохранении силы в ногах (напоминает ботулизм),
·       Парапаретический вариант — ограничение слабостью ног (может имитировать острое поражение спинного мозга),
·       Чисто сенсорная атактическая форма,
·       Острая пандисавтономия.
Некоторые из этих вариантов не в полной мере соответствуют классическим диагностическим критериям СГБ,
поэтому их принадлежность к спектру синдрома остаётся дискуссионной [42].


Патогенез и патология Молекулярная мимикрияКлючевой механизм СГБ — молекулярная мимикрия: структурное сходство антигенов возбудителя
(например, Campylobacter jejuni) с компонентами мембран периферических нервов
приводит к развитию перекрёстной аутоиммунной реакции.
После перенесённой инфекции запускаются гуморальные и Т-клеточные ответы,
в результате чего повреждаются нервные волокна (см. схему в FIGURE 2-3 оригинала).
Эти иммунные реакции определяются сочетанием факторов хозяина и микроорганизма;
предполагается роль генетических полиморфизмов, повышающих восприимчивость к СГБ [43–45].

Мишени в нервной тканиОсновными антигенными структурами при СГБ считаются ганглиозиды — гликосфинголипиды,
расположенные на поверхности аксонов и шванновских клеток.
Они участвуют в модуляции рецепторов, регуляции роста и в взаимодействии «аксон – глия»,
а поэтому становятся естественной мишенью для аутоантител [46,47].
Тип мишени и специфичность связывания определяют клинический подтип заболевания [48,49].
·       Антитела к GM1 характерны для аксональных вариантов (особенно после C. jejuni).
Липоолигосахариды C. jejuni имитируют структуры GM1a и GD1a [47].
Эти антигены экспрессируются на аксолемме двигательных нейронов (в узлах Ранвье),
что объясняет преимущественно моторные проявления.
·       Антитела к GQ1b характерны для синдрома Миллера Фишера:
GQ1b экспрессируется в глазодвигательных мышцах, мышечных веретёнах и ретикулярной формации,
вызывая офтальмоплегию, атаксию и нарушения сознания.
·       GT1a экспрессируется в глоссофарингеальных и вагусных нервах — его поражение объясняет дисфагию [50, 51].
Также выявлены антитела к моезину — белку шванновских микроворсинок,
а при ЦМВ-ассоциированных формах — к галактозилцерамиду и LM1.
Кроме того, в части случаев обнаруживаются антитела к нейрофасцину-155 и контактин-ассоциированному белку-1,
что связано с тяжёлой нейропатической болью и указывает на возможное вовлечение узлов и паранодов как мишеней [49].

ИммунопатогенезИммунная атака начинается, когда инфекция разрушает толерантность:
антигены C. jejuni распознаются антигенпрезентирующими клетками,
которые индуцируют пролиферацию аутореактивных Т-клеток и синтез антител к ганглиозидам В-клетками.
Активированные Т-клетки выделяют цитокины,
повышающие экспрессию адгезионных молекул (E-селектин, ICAM, VCAM-1, MMP-9)
на эндотелии и обеспечивающие повышенную проницаемость гемато-нервного барьера.
В переферической НС Т-клетки дифференцируются в подтипы Th1, Th2 и Th17:
Th1 выделяют интерферон-γ и ФНО-α, активируя макрофаги,
а Th2 — стимулируют В-клетки к продукции антител.
Макрофаги, высвобождая цитокины, активные формы кислорода и протеазы,
повреждают шванновские клетки и аксоны, вызывая демиелинизацию и вторичную аксональную дегенерацию.
Снижение активности регуляторных T-клеток также вносит вклад в патогенез [52].
Антимиелиновые антитела, проникая через повреждённый барьер или синтезируясь локально,
действуют через комплемент-зависимые механизмы (фагацитоз C3b, формирование MAC)
и комплемент-независимые — активацию макрофагов через Fc-рецепторы [53].
Острая воспалительная демиелинизирующая полирадикулонейропатия (AIDP)
Точные аутоантигены, вызывающие AIDP, пока не установлены,
но предполагается, что антитела взаимодействуют с компонентами миелина,
активируя систему комплемента и формируя мембранно-атакующий комплекс (MAC)
на поверхности шванновских клеток.
Это инициирует везикулярную дегенерацию миелина,
а далее — воспалительную инфильтрацию Т-клеток и макрофагов вдоль нерва,
особенно в проксимальных корешках и дистальных сегментах,
где гемато-нервный барьер наиболее проницаем.
Результатом становится демиелинизация, нарушающая сальтаторное проведение,
что клинически проявляется двигательными и сенсорными расстройствами.
Позднее макрофаги проникают внутрь миелина и очищают место повреждения.
После удаления обломков шванновские клетки делятся и образуют новые,
которые восстанавливают миелиновую оболочку вокруг аксонов.
Однако новые миелиновые сегменты короче обычных —
эти укороченные интернодальные участки служат морфологическим признаком перенесённой демиелинизации
и объясняют персистирующие замедления проведения,
которые можно видеть при ЭНМГ даже после клинического выздоровления [54].
Кроме изоляционной функции, миелинизирующие шванновские клетки обеспечивают
поддержание метаболизма и структуры аксона, участвуют в регуляции диаметра и цитоскелета,
распределении митохондрий и защите от токсических воздействий.
Поэтому при тяжёлых формах AIDP, когда эти функции утрачиваются,
возникает вторичная аксональная дегенерация [55].

Острая моторная аксональная нейропатия (AMAN)
При AMAN антигенные мишени располагаются преимущественно в узлах Ранвье,
вентральных корешках и терминалях двигательных нервов.
Так как основное повреждение локализуется в этих зонах, форму также называют нодопатией.
В узлах Ранвье находятся потенциалзависимые натриевые каналы
и высоко экспрессированные ганглиозиды GM1 и GD1a.
Антитела к этим ганглиозидам (IgG-класса) связываются с аксолеммой,
активируя комплемент и вызывая образование MAC.
Это приводит к исчезновению натриевых каналов и удлинению узлов,
а также к повреждению адгезионных белков (контактина, CASPR1),
что разрывает аксо-глиальные соединения и отсоединяет паранодальные петли миелина.
Итог — невозбудимость аксолеммы и блок проведения импульса,
что проявляется мышечной слабостью.
Эти изменения могут быть обратимыми — если повреждение ограничено и блок устраняется после лечения,
что приводит к быстрому восстановлению силы (обратимая блокада проведения).
Но при выраженном иммунном ответе развивается аксональная дегенерация,
связанная с накоплением кальция внутри аксона [56].
Возможные механизмы накопления кальция:
  1. Нарушение работы Na⁺/K⁺-насоса при дефиците АТФ → деполяризация мембраны,
  2. активация натриевых каналов и вторичный приток кальция через Na⁺/Ca²⁺-обменник.
  3. Формирование пор MAC, через которые кальций поступает в аксон.
Повреждённые участки затем фагацитируются макрофагами,
проникающими через узлы в периаκсональное пространство.
AMSAN (острая моторно-сенсорная аксональная нейропатия) имеет сходную патогенетическую основу,
но процесс выражен сильнее, длительнее и приводит к диффузной валлеровской дегенерации
как двигательных, так и сенсорных волокон.
Дифференциальная диагностика
Диагноз СГБ относительно прост при типичной клинической картине,
но может быть затруднён при атипичных проявлениях.
Следует учитывать признаки, указывающие на другую патологию, а не на СГБ [2,50]:
  • тяжёлое дыхательное расстройство при минимальной слабости конечностей на старте;
  • медленное прогрессирование симптомов более 4 недель без вовлечения черепных нервов и автономных функций;
  • выраженные сенсорные нарушения при слабости небольшой степени;
  • наличие дисфункции мочевого пузыря или кишечника в дебюте;
  • чёткий сенсорный уровень на туловище;
  • выраженная асимметрия слабости;
  • лихорадка в начале болезни;
  • плеоцитоз СМЖ более 50 клеток/мм³, особенно при преобладании полиморфноядерных клеток.
Перечисленные признаки требуют поиска альтернативных диагнозов,
таких как миелопатии, энцефаломиелит, миастения, ботулизм, паранеопластические и токсические полинейропатии,
а также инфекционные поражения ЦНС и периферической нервной системы [51,57].

Лабораторные исследования
Первичное обследование должно включать исключение других причин внезапной слабости,
например инфекций, электролитных нарушений, метаболических и эндокринных расстройств.
Обычно выполняются:
  • общий анализ крови,
  • биохимический профиль,
  • гликозилированный гемоглобин,
  • функция щитовидной железы,
  • по показаниям — аутоиммунные и токсикологические панели.
Исследование на предшествующие инфекции (например, C. jejuni) может быть полезным для прогностической оценки,
но не имеет диагностического значения [58].
Антитела к ганглиозидам — маркеры отдельных подтипов.
Например, анти-GQ1b выявляются примерно у 90 % пациентов с синдромом Миллера Фишера,
тогда как другие антитела (к GM1, GD1a и др.) имеют ограниченную диагностическую ценность
и зависят от метода анализа [59–61].
Поэтому рутинное определение антиганглиозидных антител не рекомендуется:
отрицательный результат не исключает СГБ,
а положительный может помочь лишь при нетипичном течении или сомнительных результатах СМЖ.

Исследование спинномозговой жидкости (СМЖ)
Анализ СМЖ используется для подтверждения диагноза и исключения других причин.
Характерный признак — альбумин-цитологическая диссоциация:
повышение белка при нормальном количестве клеток.
Это отражает повышение проницаемости гемато-нервного барьера на уровне корешков.
Белок может оставаться нормальным в течение первой недели болезни (до 50 % случаев),
но повышается у >90 % больных к концу второй недели [1].
Высокий уровень белка коррелирует с демиелинизирующим типом поражения
и более тяжёлым ранним течением,
но не влияет на долгосрочный прогноз [62].
Лёгкий плеоцитоз (10–20 клеток/мм³) встречается у 5 % больных,
но выраженный (>50 клеток/мм³) требует исключения других заболеваний.
Следует помнить, что введение IVIg может искусственно повысить белок и клеточность в СМЖ,
поэтому анализ после начала лечения труднее интерпретировать.

Электрофизиологические исследования
ЭНМГ (исследование нервной проводимости и игольчатая ЭМГ)
является основным методом подтверждения диагноза, оценки подтипа и прогноза [63–67].
Для точной диагностики обычно проводят два исследования с интервалом 1–3 недели:
первое — для подтверждения острого процесса (в начале оно может быть нормальным),
второе — для уточнения типа (аксональный или демиелинизирующий) и степени поражения.
Типичные признаки демиелинизирующих форм (AIDP) [68,69]:
  • удлинённые или отсутствующие F-волны и H-рефлексы — поражение проксимальных сегментов;
  • увеличение дистальной латентности и блок проведения с временной дисперсией;
  • замедление скорости проведения (иногда лишь к 3–4 неделе);
  • снижение рекрутирования моторных единиц или фибрилляции на ЭМГ при вторичной аксонопатии.
Специфичным считается признак «сохранности sural-нерва»
снижение ответов в руках при сохранённых сенсорных потенциалах в ногах (наблюдается у ~16 % больных) [70];
это указывает на не-зависимое от длины поражение и типично для СГБ.
Дополнительные методы, такие как исследование мигательного рефлекса,
полезны при бульбарных формах или при отсутствии ответов в конечностях [71].
При AMAN на серийных ЭНМГ различают два варианта:
  1. Стабильное или прогрессирующее снижение амплитуды моторных ответов (CMAP)
  2. при сохранённых скоростях и латентностях → аксональная дегенерация (см. FIGURE 2-4).
  3. Временное снижение амплитуды CMAP, быстро исчезающее при повторном исследовании,
  4. без дисперсии и замедления — отражает обратимую блокаду проведения
  5. и ассоциируется с быстрым клиническим восстановлением [72].
При AMSAN снижаются и моторные, и сенсорные потенциалы.
Аналогичные обратимые блокады проведения описаны при сенсорных атактических
и фаринго-цервико-брахиальных вариантах [73].

Нейровизуализация
МРТ не входит в стандарт диагностики, но может помочь при атипичных случаях
или для исключения имитаций (инфекция, инсульт, миелопатия, синдром конского хвоста).
МРТ спинного мозга с контрастом выявляет утолщение и усиление корешков и кауды
(чувствительность до 83 %) и особенно полезна у детей [29,74].
Также описано контрастное усиление черепных нервов и задних столбов
при синдроме Миллера Фишера [75,76].
Ультразвук периферических нервов может показывать раннее утолщение шейных корешков,
которое постепенно уменьшается в процессе выздоровления.
Этот метод помогает отличить СГБ от острой формы ХВДП,
так как при СГБ увеличение транзиторное и ограничено (прогностическая точность >85 %) [77,78].
ЛечениеЦели лечения включают:
1.     поддерживающую терапию, направленную на предотвращение осложнений и мониторинг дыхательной функции;
2.     иммуномодулирующее лечение, ускоряющее восстановление и уменьшающее тяжесть болезни.
Ранняя госпитализация в неврологическое отделение или палату интенсивной терапии необходима,
так как течение болезни непредсказуемо и состояние может резко ухудшаться.

Поддерживающая терапияПоддерживающее лечение играет ключевую роль в исходе заболевания.
Оно включает мониторинг дыхания, сердечно-сосудистой системы, профилактику тромбоэмболий и уход за больным [79].
Мониторинг дыхательной функции.
Поскольку дыхательная недостаточность может развиться быстро,
необходимо регулярно измерять жизненную ёмкость лёгких (ЖЕЛ),
максимальное инспираторное и экспираторное давление.
Если ЖЕЛ < 20 мл/кг, MIP < –30 см H₂O или MEP < 40 см H₂O —
показана интубация и перевод на ИВЛ [80].
Решение должно приниматься до развития гипоксии или гиперкапнии.
До 30 % пациентов нуждаются в вентиляционной поддержке,
особенно при поражении бульбарных мышц или выраженной дисфагии.
Профилактика осложнений.
·       Поддержание проходимости дыхательных путей, санация секрета, физиотерапия лёгких.
·       Антикоагулянтная профилактика тромбозов (гепарин, компрессионные чулки).
·       Контроль функции мочевого пузыря и кишечника.
·       Предотвращение контрактур и пролежней, регулярные пассивные движения.
·       Контроль температуры, так как возможны колебания при вегетативной дисфункции.
Питание.
Дисфагия часто требует зондового или парентерального питания.
При выраженной слабости лицевых и глоточных мышц повышается риск аспирации,
поэтому предпочтительнее ранняя установка назогастрального зонда.
Боль.
Острая боль в спине и конечностях — частый симптом, вызванный воспалением корешков.
Назначаются габапентиноиды, трициклические антидепрессанты или трамадол.
Нестероидные противовоспалительные средства обычно неэффективны.
Вегетативная дисфункция.
Требует постоянного мониторинга ЭКГ и артериального давления.
При тахи-/брадикардии избегают β-блокаторов и антиаритмиков,
так как возможны внезапные колебания ритма.
При ортостатической гипотензии применяют жидкости и мидодрин [24,25].

Иммуномодулирующее лечениеДоказано, что два метода эффективно ускоряют восстановление:
·       внутривенный иммуноглобулин (IVIg)
·       плазмаферез (ПФ) [81,82].
Внутривенный иммуноглобулин (IVIg)·       Доза: 2 г/кг массы тела, вводится в течение 5 дней (0,4 г/кг/сут).
·       Эффективность одинакова при любой скорости инфузии,
но при непереносимости возможно растянуть курс на 5–7 дней.
·       Начинать следует как можно раньше — в течение первых 2 недель от начала симптомов.
IVIg связывает циркулирующие антитела и Fc-рецепторы,
ингибирует комплемент и модулирует активацию В- и Т-клеток.
Побочные эффекты: головная боль, повышение вязкости крови, тромбоз, асептический менингит.
При почечной недостаточности необходим контроль функции почек [83].
ПлазмаферезПроводится 4–5 сеансов через день, с удалением по 40–50 мл плазмы на кг массы за курс.
Плазмаферез удаляет патогенные антитела, компоненты комплемента и цитокины.
Наиболее эффективен при начале в течение 2 недель от дебюта,
позже — преимущество теряется.
Риски: гипотензия, сепсис, кровотечения, электролитные нарушения.
IVIg и ПФ одинаково эффективны и не должны использоваться последовательно,
так как комбинация не улучшает исход [84].
Критерии назначенияИммуномодулирующая терапия показана:
·       всем пациентам, не способным ходить без посторонней помощи;
·       больным с быстро прогрессирующей слабостью;
·       при выраженной вегетативной дисфункции;
·       детям и пожилым людям.
При лёгком течении (например, изолированный лицевой парез) возможна только поддерживающая терапия.

Рецидивы и флуктуации, связанные с лечениемФлуктуации (временное ухудшение после улучшения в течение 8 недель)
наблюдаются у ~10 % пациентов [25].
В таких случаях оправдан повторный курс IVIg или ПФ.
Если ухудшение повторяется или прогрессирование длится >8 недель,
необходимо исключить остро-дебютирующую ХВДП (A-CIDP) [26].

Экспериментальные и адъювантные методыКортикостероиды (пероральные или пульс-терапия) неэффективны и не рекомендуются [85].
Исследуются новые подходы — ингибиторы комплемента (eculizumab),
FcRn-блокаторы и моноклональные антитела против B-клеток (ритуксимаб),
но пока данные ограничены.
Проводятся клинические испытания комбинации IVIg с eculizumab
для ускорения восстановления [86].

Прогноз и исходыПрогноз зависит от подтипа, возраста, тяжести и своевременности терапии.
·       Смертность составляет 3–7 %, чаще от дыхательной недостаточности, сепсиса и аритмий.
·       20 % пациентов остаются с тяжёлыми двигательными ограничениями через год.
·       Полное восстановление функции — у 60–80 %.
·       Неблагоприятные факторы: пожилой возраст, быстрое развитие слабости, потребность в ИВЛ, низкие CMAP на ЭНМГ, диарейный продром.
·       У части пациентов возможна хроническая нейропатическая боль и усталость в течение месяцев или лет [87].
После перенесённого СГБ рекомендуется реабилитация с физиотерапией и профилактикой контрактур.
Большинство больных возвращаются к самостоятельности через 3–6 месяцев,
но полная нормализация может занять до 2 лет.
Рецидивы СГБ редки (<5 %), обычно протекают легче, чем первый эпизод.

ЗаключениеСиндром Гийена–Барре представляет собой острое аутоиммунное поражение периферической нервной системы
с потенциалом для обратимого восстановления при своевременном лечении.
Ранняя диагностика, адекватная поддерживающая терапия и использование IVIg или плазмафереза
существенно снижают риск летального исхода и инвалидизации.
Понимание патогенеза, основанного на антиганглиозидных антителах и комплемент-зависимом повреждении,
открывает возможности для таргетной терапии в будущем.
  1. Doets AY, Verboon C, van den Berg B, et al. Regional variation of Guillain-Barré syndrome. Brain J Neurol 2018;141(10):2866-2877. doi:10.1093/brain/awy232
  2. Shahrizaila N, Lehmann HC, Kuwabara S. Guillain-Barré syndrome. Lancet Lond Engl 2021;397(10280):1214-1228. doi:10.1016/S0140-6736(21)00517-1
  3. Jacobs BC, Rothbarth PH, van der Meché FG, et al. The spectrum of antecedent infections in Guillain-Barré syndrome: a case-control study. Neurology 1998;51(4):1110-1115. doi:10.1212/WNL.51.4.1110
  4. Koike H, Chiba A, Katsuno M. Emerging infection, vaccination, and Guillain-Barré syndrome: a review. Neurol Ther 2021;10(2):523-537. doi:10.1007/s40120-021-00261-4
  5. Dutta D, Debnath M, Nagappa M, et al. Antecedent infections in Guillain-Barré syndrome patients from south India. J Peripher Nerv Syst JPNS 2021;26(3):298-306. doi:10.1111/
  6. Leonhard SE, van der Eijk AA, Andersen H, et al. An international perspective on preceding infections in Guillain-Barré syndrome: the IGOS-1000 cohort. Neurology 2022;99(12):e1299-e1313. doi:10.1212/WNL.0000000000200885
  7. Lastovica AJ, Goddard EA, Argent AC. Guillain-Barré syndrome in South Africa associated with Campylobacter jejuni O:41 strains. J Infect Dis 1997;176(Suppl 2):S139-S143. doi:10.1086/513796
  8. Nishimura M, Nukina M, Kuroki S, et al. Characterization of Campylobacter jejuni isolates from patients with Guillain-Barré syndrome. J Neurol Sci 1997;153(1):91-99. doi:10.1016/S0022-510X(97)00170-6
  9. Leonhard SE, Tan CY, van der Eijk AA, et al. Antecedent infections in Guillain-Barré syndrome in endemic areas of arbovirus transmission: a multinational case-control study. J Peripher Nerv Syst 2021;26(4):449-460. doi:10.1111/jns.12469
  10. Keddie S, Pakpoor J, Mousele C, et al. Epidemiological and cohort study finds no association between COVID-19 and Guillain-Barré syndrome. Brain J Neurol 2021;144(2):682-693. doi:10.1093/brain/awaa433
  11. Taga A, Lauria G. COVID-19 and the peripheral nervous system. A 2-year review from the pandemic to the vaccine era. J Peripher Nerv Syst 2022;27(1):4-30. doi:10.1111/jns.12482
  12. Boegle A, Narayanaswami P. Infectious neuropathies. Continuum (Minneap Minn) 2023;29(5, Peripheral Nerve and Motor Neuron Disorders):1418-1443.
  13. Vellozzi C, Iqbal S, Stewart B, Tokars J, DeStefano F. Cumulative risk of Guillain-Barré syndrome among vaccinated and unvaccinated populations during the 2009 H1N1 influenza pandemic. Am J Public Health 2014;104(4):696-701. doi:10.2105/AJPH.2013.301651
  14. Chen Y, Xu Z, Wang P, et al. New-onset autoimmune phenomena post-COVID-19 vaccination. Immunology 2022;165(4):386-401. doi:10.1111/imm.13443
  15. Hanson KE, Goddard K, Lewis N, et al. Incidence of Guillain-Barré syndrome after covid-19 vaccination in the Vaccine Safety Datalink. JAMA Netw Open 2022;5(4):e228879. doi:10.1001/jamanetworkopen.2022.8879
  16. Tamborska AA, Singh B, Leonhard SE, et al. Guillain-Barré syndrome following SARS-CoV-2 vaccination in the UK: a prospective surveillance study. BMJ Neurol Open 2022;4(2):e000309. doi:10.1136/bmjno-2022-000309
  17. Li X, Raventós B, Roel E, et al. Association between covid-19 vaccination, SARS-CoV-2 infection, and risk of immune mediated neurological events: population based cohort and self-controlled case series analysis. BMJ 2022;376:e068373. doi:10.1136/bmj-2021-068373
  18. Patone M, Handunnetthi L, Saatci D, et al. Neurological complications after first dose of COVID-19 vaccines and SARS-CoV-2 infection. Nat Med 2021;27(12):2144-2153. doi:10.1038/s41591-021-01556-7
  19. Jaffry M, Mostafa F, Mandava K, et al. No significant increase in Guillain-Barré syndrome after COVID-19 vaccination in adults: a vaccine adverse event reporting system study. Vaccine 2022;40(40):5791-5797. doi:10.1016/j.vaccine.2022.08.038
  20. Rosenblum HG, Hadler SC, Moulia D, et al. Use of COVID-19 Vaccines after reports of adverse events among adult recipients of Janssen (Johnson & Johnson) and mRNA COVID-19 vaccines (Pfizer-BioNTech and Moderna): update from the Advisory Committee on Immunization Practices - United States, July 2021. MMWR Morb Mortal Wkly Rep 2021;70(32):1094-1099. doi:10.15585/mmwr.mm7032e4
  21. Lunn MP, Cornblath DR, Jacobs BC, et al. COVID-19 vaccine and Guillain-Barré syndrome: let’s not leap to associations. Brain J Neurol 2021;144(2):357-360. doi:10.1093/brain/awaa444
  22. Verboon C, Doets AY, Galassi G, et al. Current treatment practice of Guillain-Barré syndrome. Neurology 2019;93(1):e59-e76. doi:10.1212/WNL.0000000000007719
  23. Leonhard SE, Mandarakas MR, Gondim FAA, et al. Diagnosis and management of Guillain-Barré syndrome in ten steps. Nat Rev Neurol 2019;15(11):671-683. doi:10.1038/s41582-019-0250-9
  24. Kuitwaard K, Bos-Eyssen ME, Blomkwist-Markens PH, van Doorn PA. Recurrences, vaccinations and long-term symptoms in GBS and CIDP. J Peripher Nerv Syst 2009;14(4):310-315. doi:10.1111/j.1529-8027.2009.00243.x
  25. Kuitwaard K, de Gelder J, Tio-Gillen AP, et al. Pharmacokinetics of intravenous immunoglobulin and outcome in Guillain-Barré syndrome. Ann Neurol 2009;66(5):597-603. doi:10.1002/ana.21737
  26. Dionne A, Nicolle MW, Hahn AF. Clinical and electrophysiological parameters distinguishing acute-onset chronic inflammatory demyelinating polyneuropathy from acute inflammatory demyelinating polyneuropathy. Muscle Nerve 2010;41(2):202-207. doi:10.1002/mus.21480
  27. Oh SJ, Kurokawa K, de Almeida DF, Ryan HF, Claussen GC. Subacute inflammatory demyelinating polyneuropathy. Neurology 2003;61(11):1507-1512. doi:10.1212/01.wnl.0000096166.28131.4c
  28. Asbury AK, Cornblath DR. Assessment of current diagnostic criteria for Guillain-Barré syndrome. Ann Neurol 1990;27(Suppl):S21-S24. doi:10.1002/ana.410270707
  29. Gorson KC, Ropper AH, Muriello MA, Blair R. Prospective evaluation of MRI lumbosacral nerve root enhancement in acute Guillain-Barré syndrome. Neurology 1996;47(3):813-817. doi:10.1212/WNL.47.3.813
  30. Yuki N, Kokubun N, Kuwabara S, et al. Guillain-Barré syndrome associated with normal or exaggerated tendon reflexes. J Neurol 2012;259(6):1181-1190. doi:10.1007/s00415-011-6330-4
  31. Fokke C, van den Berg B, Drenthen J, et al. Diagnosis of Guillain-Barré syndrome and validation of Brighton criteria. Brain J Neurol 2014;137(Pt 1):33-43. doi:10.1093/brain/awt285
  32. Chakraborty T, Kramer CL, Wijdicks EFM, Rabinstein AA. Dysautonomia in Guillain-Barré syndrome: prevalence, clinical spectrum, and outcomes. Neurocrit Care 2020;32(1):113-120. doi:10.1007/s12028-019-00781-w
  33. Zaeem Z, Siddiqi ZA, Zochodne DW. Autonomic involvement in Guillain-Barré syndrome: an update. Clin Auton Res 2019;29(3):289-299. doi:10.1007/s10286-018-0542-y
  34. Ropper A, Wijdicks E, Truax B. Guillain-Barré syndrome. F.A. Davis; 1991:57.
  35. van Doorn PA, Ruts L, Jacobs BC. Clinical features, pathogenesis, and treatment of Guillain-Barré syndrome. Lancet Neurol 2008;7(10):939-950. doi:10.1016/S1474-4422(08)70215-1
  36. Kuwabara S, Yuki N. Axonal Guillain-Barré syndrome: concepts and controversies. Lancet Neurol 2013;12(12):1180-1188. doi:10.1016/S1474-4422(13)70215-1
  37. Mitoma H, Adhikari K, Aeschlimann D, et al. Consensus paper: neuroimmune mechanisms of cerebellar ataxias. Cerebellum Lond Engl 2016;15(2):213-232. doi:10.1007/s12311-015-0664-x
  38. Lee SH, Lim GH, Kim JS, et al. Acute ophthalmoplegia (without ataxia) associated with anti-GQ1b antibody. Neurology 2008;71(6):426-429. doi:10.1212/01.WNL.0000324266.95814.74
  39. Kaymakamzade B, Selcuk F, Koysuren A, et al. Pupillary involvement in Miller Fisher syndrome. Neuroophthalmology 2013;37(3):111-115. doi:10.3109/01658107.2013.792356
  40. Lee SU, Kim HJ, Choi JY, Kim JK, Kim JS. Acute vestibular syndrome associated with anti-GQ1b antibody. Neurology 2019;93(11):e1085-e1092. doi:10.1212/WNL.0000000000008107
  41. Odaka M, Yuki N, Yamada M, et al. Bickerstaff’s brainstem encephalitis: clinical features of 62 cases and a subgroup associated with Guillain-Barré syndrome. Brain J Neurol 2003;126(Pt 10):2279-2290. doi:10.1093/brain/awg233
  42. Kim JK, Kim BJ, Shin HY, et al. Acute bulbar palsy as a variant of Guillain-Barré syndrome. Neurology 2016;86(8):742-747. doi:10.1212/WNL.0000000000002256
  43. Koga M, Takahashi M, Masuda M, Hirata K, Yuki N. Campylobacter gene polymorphism as a determinant of clinical features of Guillain-Barré syndrome. Neurology 2005;65(9):1376-1381. doi:10.1212/01.WNL.0000176914.70893.14
  44. Geleijns K, Emonts M, Laman JD, et al. Genetic polymorphisms of macrophage-mediators in Guillain-Barré syndrome. J Neuroimmunol 2007;190(1-2):127-130. doi:10.1016/j.jneuroim.2007.07.008
  45. van Sorge NM, van der Pol WL, Jansen MD, et al. Severity of Guillain-Barré syndrome is associated with Fc gamma Receptor III polymorphisms. J Neuroimmunol 2005;162(1-2):157-164. doi:10.1016/j.jneuroim.2005.01.016
  46. Kolter T. Ganglioside biochemistry. ISRN Biochem 2012;2012:506160. doi:10.5402/2012/506160
  47. Godschalk PCR, Kuijf ML, Li J, et al. Structural characterization of Campylobacter jejuni lipooligosaccharide outer cores associated with Guillain-Barré and Miller Fisher syndromes. Infect Immun 2007;75(3):1245-1254. doi:10.1128/IAI.00872-06
  48. Kieseier BC, Mathey EK, Sommer C, Hartung HP. Immune-mediated neuropathies. Nat Rev Dis Primer 2018;4(1):31. doi:10.1038/s41572-018-0027-2
  49. Doppler K, Appeltshauser L, Villmann C, et al. Auto-antibodies to contactin-associated protein 1 (Caspr) in two patients with painful inflammatory neuropathy. Brain J Neurol 2016;139(Pt 10):2617-2630. doi:10.1093/brain/aww189
  50. Willison HJ, Jacobs BC, van Doorn PA. Guillain-Barré syndrome. Lancet Lond Engl 2016;388(10045):717-727. doi:10.1016/S0140-6736(16)00339-1
  51. Wakerley BR, Yuki N. Mimics and chameleons in Guillain-Barré and Miller Fisher syndromes. Pract Neurol 2015;15(2):90-99. doi:10.1136/practneurol-2014-000937
  52. Chi LJ, Wang HB, Zhang Y, Wang WZ. Abnormality of circulating CD4(+)CD25(+) regulatory T cell in patients with Guillain-Barré syndrome. J Neuroimmunol 2007;192(1-2):206-214. doi:10.1016/j.jneuroim.2007.09.034
  53. He L, Zhang G, Liu W, Gao T, Sheikh KA. Antiganglioside antibodies induce nodal and axonal injury via Fcγ receptor-mediated inflammation. J Neurosci 2015;35(17):6770-6785. doi:10.1523/JNEUROSCI.4926-14.2015
  54. Griffin J, Sheikh K. The Guillain-Barré syndromes. In: Peripheral Neuropathy. 4th ed. Elsevier Saunders; 2005:2197-2219.
  55. Moss KR, Bopp TS, Johnson AE, Höke A. New evidence for secondary axonal degeneration in demyelinating neuropathies. Neurosci Lett 2021;744:135595. doi:10.1016/j.neulet.2020.135595
  56. Kaida K. Guillain-Barré syndrome. Adv Exp Med Biol 2019;1190:323-331. doi:10.1007/978-981-32-9636-7_20
  57. Yang A, Dalal V. Bilateral facial palsy: a clinical approach. Cureus 13(4):e14671. doi:10.7759/cureus.14671
  58. Ho TW, Mishu B, Li CY, et al. Guillain-Barré syndrome in northern China. Relationship to Campylobacter jejuni infection and anti-glycolipid antibodies. Brain J Neurol 1995;118(Pt 3):597-605. doi:10.1093/brain/118.3.597
  59. Zhu J, Zhang Y, Li R, et al. Anti-ganglioside antibodies in Guillain-Barré syndrome: a novel immunoblotting-panel assay. Front Neurol 2021;12:760889. doi:10.3389/fneur.2021.760889
  60. Goodfellow JA, Willison HJ. Antiganglioside, antiganglioside-complex, and antiglycolipid-complex antibodies in immune-mediated neuropathies. Curr Opin Neurol 2016;29(5):572-580. doi:10.1097/WCO.0000000000000361
  61. Uchibori A, Gyohda A, Chiba A. Ca(2+)-dependent anti-GQ1b antibody in GQ1b-seronegative Fisher syndrome and related disorders. J Neuroimmunol 2016;298:172-177. doi:10.1016/j.jneuroim.2016.07.021
  62. Al-Hakem H, Doets AY, Stino AM, et al. CSF findings in relation to clinical characteristics, subtype, and disease course in patients with Guillain-Barré syndrome. Neurology 2023;100(23):e2386-e2397. doi:10.1212/WNL.0000000000207282
  63. Shang P, Zhu M, Wang Y, et al. Axonal variants of Guillain-Barré syndrome: an update. J Neurol 2021;268(7):2402-2419. doi:10.1007/s00415-020-09742-2
  64. Hadden RD, Cornblath DR, Hughes RA, et al. Electrophysiological classification of Guillain-Barré syndrome: clinical associations and outcome. Plasma Exchange/Sandoglobulin Guillain-Barré Syndrome Trial Group. Ann Neurol 1998;44(5):780-788. doi:10.1002/ana.410440512
  65. Rajabally YA, Durand MC, Mitchell J, Orlikowski D, Nicolas G. Electrophysiological diagnosis of Guillain-Barré syndrome subtype: could a single study suffice? J Neurol Neurosurg Psychiatry 2015;86(1):115-119. doi:10.1136/jnnp-2014-307815
  66. Uncini A, Ippoliti L, Shahrizaila N, Sekiguchi Y, Kuwabara S. Optimizing the electrodiagnostic accuracy in Guillain-Barré syndrome subtypes: criteria sets and sparse linear discriminant analysis. Clin Neurophysiol 2017;128. doi:10.1016/j.clinph.2017.03.048
  67. Uncini A, Kuwabara S. The electrodiagnosis of Guillain-Barré syndrome subtypes: where do we stand? Clin Neurophysiol 2018;129(12):2586-2593. doi:10.1016/j.clinph.2018.09.025
  68. Bae JS, Yuki N, Kuwabara S, et al. Guillain-Barré syndrome in Asia. J Neurol Neurosurg Psychiatry 2014;85(8):907-913. doi:10.1136/jnnp-2013-306212
  69. Scarpino M, Lolli F, Carrai R, et al. Diagnostic accuracy of neurophysiological criteria for early diagnosis of AIDP: a prospective study. Neurophysiol Clin 2016;46(1):35-42. doi:10.1016/j.neucli.2015.12.008
  70. Derksen A, Ritter C, Athar P, et al. Sural sparing pattern discriminates Guillain-Barré syndrome from its mimics. Muscle Nerve 2014;50(5):780-784. doi:10.1002/mus.24226
  71. Wang W, Litchy WJ, Mauermann ML, et al. Blink R1 latency utility in diagnosis and treatment assessment of POEMS and chronic inflammatory demyelinating polyradiculoneuropathy. Muscle Nerve 2018;57(1):E8-E13. doi:10.1002/mus.25731
  72. Uncini A, Kuwabara S. Electrodiagnostic criteria for Guillain-Barrè syndrome: a critical revision and the need for an update. Clin Neurophysiol 2012;123(8):1487-1495. doi:10.1016/j.clinph.2012.01.025
  73. Uncini A, Susuki K, Yuki N. Nodo-paranodopathy: beyond the demyelinating and axonal classification in anti-ganglioside antibody-mediated neuropathies. Clin Neurophysiol 2013;124(10):1928-1934. doi:10.1016/j.clinph.2013.03.025
  74. Yikilmaz A, Doganay S, Gumus H, et al. Magnetic resonance imaging of childhood Guillain-Barré syndrome. Childs Nerv Syst 2010;26(8):1103-1108. doi:10.1007/s00381-010-1197-8
  75. Hattori M, Takada K, Yamada K, Kamimoto K, Mitake S. [A case of Miller Fisher syndrome with gadolinium-enhancing lesions in the cranial nerves and the cauda equina on magnetic resonance imaging]. Rinsho Shinkeigaku 1999;39(10):1054-1058.
  76. Inoue N, Ichimura H, Goto S, Hashimoto Y, Ushio Y. MR imaging findings of spinal posterior column involvement in a case of Miller Fisher syndrome. AJNR Am J Neuroradiol 2004;25(4):645-648.
  77. Grimm A, Oertl H, Auffenberg E, et al. Differentiation between Guillain-Barré syndrome and acute-onset chronic inflammatory demyelinating polyradiculoneuritis: a prospective follow-up study using ultrasound and neurophysiological measurements. Neurother 2019;16(3):838-847. doi:10.1007/s13311-019-00716-5
  78. Razali SNO, Arumugam T, Yuki N, et al. Serial peripheral nerve ultrasound in Guillain-Barré syndrome. Clin Neurophysiol 2016;127(2):1652-1656. doi:10.1016/j.clinph.2015.06.030
  79. Zhang DQ, Wang R, Li T, et al. Reduced soluble RAGE is associated with disease severity of axonal Guillain-Barré syndrome. Sci Rep 2016;6:21890. doi:10.1038/srep21890
  80. Tang HY, Chiu DTY, Lin JF, et al. Disturbance of plasma lipid metabolic profile in Guillain-Barré syndrome. Sci Rep 2017;7:8140. doi:10.1038/s41598-017-08338-7
  81. Park SJ, Kim JK, Kim HH, et al. Integrative metabolomics reveals unique metabolic traits in Guillain-Barré syndrome and its variants. Sci Rep 2019;9(1):1077. doi:10.1038/s41598-018-37572-w
  82. Peng J, Zhang H, Liu P, et al. IL-23 and IL-27 levels in serum are associated with the process and the recovery of Guillain-Barré syndrome. Sci Rep 2018;8:2824. doi:10.1038/s41598-018-21025-5
  83. Che Y, Qiu J, Jin T, et al. Circulating memory T follicular helper subsets, Tfh2 and Tfh17, participate in the pathogenesis of Guillain-Barré syndrome. Sci Rep 2016;6:20963. doi:10.1038/srep20963
  84. Chen TH, Hsu JH. Noninvasive ventilation and mechanical insufflator-exsufflator for acute respiratory failure in children with neuromuscular disorders. Front Pediatr 2020;8:593282. doi:10.3389/fped.2020.593282
  85. Shang P, Zhu M, Baker M, et al. Mechanical ventilation in Guillain-Barré syndrome. Expert Rev Clin Immunol 2020;16(11):1053-1064. doi:10.1080/1744666X.2021.1840355
  86. Walgaard C, Lingsma HF, Ruts L, et al. Prediction of respiratory insufficiency in Guillain-Barré syndrome. Ann Neurol 2010;67(6):781-787. doi:10.1002/ana.21976
  87. Arnold LM, Hehir MK, Tandan R, Kolb N, Waheed W. Neck flexion strength as a predictor of need for intubation in Guillain-Barré syndrome. J Clin Neuromuscul Dis 2022;23(3):119-123. doi:10.1097/CND.0000000000000365
  88. Doets AY, Walgaard C, Lingsma HF, et al. International Validation of the Erasmus Guillain-Barré Syndrome Respiratory Insufficiency Score. Ann Neurol 2022;91(4):521-531. doi:10.1002/ana.26312
  89. Luijten LWG, Doets AY, Arends S, et al. Modified Erasmus GBS Respiratory Insufficiency Score: a simplified clinical tool to predict the risk of mechanical ventilation in Guillain-Barré syndrome. J Neurol Neurosurg Psychiatry 2023;94(4):300-308. doi:10.1136/jnnp-2022-329937
  90. Burakgazi AZ, Höke A. Respiratory muscle weakness in peripheral neuropathies. J Peripher Nerv Syst 2010;15(4):307-313. doi:10.1111/j.1529-8027.2010.00293.x
  91. Rabinstein AA. Noninvasive ventilation for neuromuscular respiratory failure: when to use and when to avoid. Curr Opin Crit Care 2016;22(2):94-99. doi:10.1097/MCC.0000000000000284
  92. Chevret S, Hughes RA, Annane D. Plasma exchange for Guillain-Barré syndrome. Cochrane Database Syst Rev 2017;2(2):CD001798. doi:10.1002/14651858.CD001798.pub3
  93. Hughes RAC, Swan AV, van Doorn PA. Intravenous immunoglobulin for Guillain-Barré syndrome. Cochrane Database Syst Rev 2014;2014(9):CD002063. doi:10.1002/14651858.CD002063.pub6
  94. Verboon C, van Doorn PA, Jacobs BC. Treatment dilemmas in Guillain-Barré syndrome. J Neurol Neurosurg Psychiatry 2017;88(4):346-352. doi:10.1136/jnnp-2016-314862
  95. Korinthenberg R, Schessl J, Kirschner J, Mönting JS. Intravenously administered immunoglobulin in the treatment of childhood Guillain-Barré syndrome: a randomized trial. Pediatrics 2005;116(1):8-14. doi:10.1542/peds.2004-1324
  96. Appropriate number of plasma exchanges in Guillain-Barré syndrome. The French Cooperative Group on Plasma Exchange in Guillain-Barré Syndrome. Ann Neurol 1997;41(3):298-306. doi:10.1002/ana.410410304
  97. Plasma Exchange/Sandoglobulin Guillain-Barré Syndrome Trial Group. Randomised trial of plasma exchange, intravenous immunoglobulin, and combined treatments in Guillain-Barré syndrome. Lancet Lond Engl 1997;349(9047):225-230.
  98. Walgaard C, Jacobs BC, Lingsma HF, et al. Second intravenous immunoglobulin dose in patients with Guillain-Barré syndrome with poor prognosis (SID-GBS): a double-blind, randomised, placebo-controlled trial. Lancet Neurol 2021;20(4):275-283. doi:10.1016/S1474-4422(20)30494-4
  99. Dada MA, Kaplan AA. Plasmapheresis treatment in Guillain-Barré syndrome: potential benefit over IVIg in patients with axonal involvement. Ther Apher Dial 2004;8(5):409-412. doi:10.1111/j.1526-0968.2004.00183.x
  100. Kalita J, Misra UK, Chaudhary SK, et al. Outcome of Guillain-Barré syndrome following intravenous immunoglobulin compared to natural course. Eur J Neurol 2022;29(10):3071-3080. doi:10.1111/ene.15500
  101. Overell JR, Hsieh ST, Odaka M, Yuki N, Willison HJ. Treatment for Fisher syndrome, Bickerstaff’s brainstem encephalitis and related disorders. Cochrane Database Syst Rev 2007;2007(1):CD004761. doi:10.1002/14651858.CD004761.pub2
  102. Hughes RAC, Swan AV, Raphaël JC, et al. Immunotherapy for Guillain-Barré syndrome: a systematic review. Brain J Neurol 2007;130(Pt 9):2245-2257. doi:10.1093/brain/awm004
  103. Doets AY, Lingsma HF, Walgaard C, et al. Predicting outcome in Guillain-Barré syndrome: international validation of the Modified Erasmus GBS Outcome Score. Neurology 2022;98(5):e518-e532. doi:10.1212/WNL.0000000000013139
  104. Rajabally YA, Uncini A. Outcome and its predictors in Guillain-Barré syndrome. J Neurol Neurosurg Psychiatry 2012;83(7):711-718. doi:10.1136/jnnp-2011-301882
  105. Hiraga A, Mori M, Ogawara K, et al. Recovery patterns and long term prognosis for axonal Guillain–Barré syndrome. J Neurol Neurosurg Psychiatry 2005;76(5):719-722. doi:10.1136/jnnp.2004.051136
  106. Bernsen RAJAM, de Jager AEJ, van der Meché FGA, Suurmeijer TPBM. How Guillain-Barré patients experience their functioning after 1 year. Acta Neurol Scand 2005;112(1):51-56. doi:10.1111/j.1600-0404.2005.00429.x
  107. Bernsen RAJAM, de Jager AEJ, Kuijer W, van der Meché FGA, Suurmeijer TPBM. Psychosocial dysfunction in the first year after Guillain-Barré syndrome. Muscle Nerve 2010;41(4):533-539. doi:10.1002/mus.21536
  108. Islam Z, Papri N, Ara G, et al. Risk factors for respiratory failure in Guillain-Barré syndrome in Bangladesh: a prospective study. Ann Clin Transl Neurol 2019;6(2):324-332. doi:10.1002/acn3.706
  109. McCombe PA, Hardy TA, Nona RJ, Greer JM. Sex differences in Guillain-Barré syndrome, chronic inflammatory demyelinating polyradiculoneuropathy and experimental autoimmune neuritis. Front Immunol 2022;13:1038411. doi:10.3389/fimmu.2022.1038411
  110. van den Berg B, Bunschoten C, van Doorn PA, Jacobs BC. Mortality in Guillain-Barré syndrome. Neurology 2013;80(18):1650-1654. doi:10.1212/WNL.0b013e3182904fcc
  111. Forsberg A, Press R, Holmqvist LW. Residual disability 10 years after falling ill in Guillain-Barré syndrome: a prospective follow-up study. J Neurol Sci 2012;317(1-2):74-79. doi:10.1016/j.jns.2012.02.026
  112. Abu-Rumeileh S, Abdelhak A, Foschi M, Tumani H, Otto M. Guillain-Barré syndrome spectrum associated with COVID-19: an up-to-date systematic review of 73 cases. J Neurol 2021;268(4):1133-1170. doi:10.1007/s00415-020-10124-x
  113. Walteros DM, Soares J, Styczynski AR, et al. Long-term outcomes of Guillain-Barré syndrome possibly associated with Zika virus infection. PLoS One 2019;14(8):e0220049. doi:10.1371/journal.pone.0220049
  114. Chang AY, Lynch R, Martins K, et al. Long-term clinical outcomes of Zika-associated Guillain-Barré syndrome. Emerg Microbes Infect 2018;7:148. doi:10.1038/s41426-018-0151-9
  115. Martín-Aguilar L, Camps-Renom P, Lleixà C, et al. Serum neurofilament light chain predicts long-term prognosis in Guillain-Barré syndrome patients. J Neurol Neurosurg Psychiatry. Published online November 5, 2020:jnnp-2020-323899. doi:10.1136/jnnp-2020-323899
Made on
Tilda